ИСТОРИЧЕСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ ФОРМИРОВАНИЯ ПОСЕЛЕНИЙ И ОРГАНОВ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ В СЕВЕРНОЙ ЕВРОПЕ

Вести разговор о появлении государственности в каком-либо регионе можно при наличии целого перечня факторов: это и имущественное расслоение, происходящее в родоплеменном обществе, выделение из него аристократической (зачастую военной) прослойки, это и оформление дофеодальных даннических отношений и в ранних формах сеньората. Важным фактором, свидетельствующим о начале формирования государства и институтов управления является возможность проследить взаимодействие населения как с элитой, так и с другими объединениями. Отечественная историческая наука в вопросе размежевания сельского поселения и города считала основным фактором наличие у последнего ремесленного производства и рынка, а также ряда административных функции [1, с. 24–42; 7, с. 8–9]. Данный функционал городского поселения являлся следствием концентрации в нем прибавочного продукта и его перераспределения [2, с. 3–16; 8, с. 3–11]. С точки зрения политэкономии именно данный факт во многом определял процессы формирования города и государства как полифункциональных структур [9, с. 32 и 64; 10, с. 93].

Стоит отметить типологическое сходство раннегородских центров Руси и Скандинавии, относительно близкие временные рамки их возникновения и значительные культурно-исторические связи, особенно в догосударственный и раннегосударственый период, компаративное исследование данных процессов, их сопоставление представляется весьма целесообразным. С учетом того, что как и в отечественной, так и зарубежной исторической науке подобным исследованиям долгое время уделялось недостаточное внимание [3, с. 89]. Более того, история государственного и муниципального управления и вовсе обходит вниманием столь важные для истории государства моменты, лишь в общих чертах касаясь этого процесса. Изучение раннегородских поселений, их эволюции, взаимодействия органов управления в  скандинавском и восточнославянском регионах чрезвычайно важно для понимания общих принципов возникновения раннефеодальных государственных образований.

Немаловажным вопросом в процессе создания государства стоит считать его происхождение. В случаях с раннефеодальным периодом речь идет о правящей династии и ее легитимации на подконтрольных территориях. Письменные источники многих народов (в том числе и народов севера) изобилуют полумифическими сказаниями о первопредках и божественных прародителях, за которыми порой скрываются весьма серьезные подробности о призвании правящей династии (шире рода, племени) местным населением. Примером такого сюжета может служить «призвание варягов» из Повести Временных лет. Но данный сюжет отнюдь не уникален, он встречается у многих народов Европы, в том числе и почти дословно цитирующий события, описанные в летописи. Значимым в данных сюжетах является факт заключения с пришельцами договора, по которому будет осуществляться их власть на новых землях. Примеры таких договоров, а также сам принцип их правового обеспечения частотны для североевропейского региона. Здесь речь идет не только о «ряде» заключенного с Рюриком союзом племен Приладожья, но и о Саксонских завоеваниях Британии, об области Датского права в Англии, а так же условиях восшествия на престол Хрольфа Пешехода ставшего впоследствии известным как Роллон Норманский.  Сравнительный анализ взаимодействия населения с военной элитой, несомненно, является важной вехой в изучении государственного строительства и упрочнения феодальной структуры. В работах Е.А. Мельниковой рассматривается гипотеза о форме договорных отношений  «ряде» между племенными образованиями севера Восточной Европы и дружинами скандинавской «руси», которые отразились в летописной легенде о призвании варягов [3, с. 249–256]. Мотив призвания властителя прослеживается во многих индоевропейских традициях: римской (передача власти Ромулу и Рему), западнославянской (приглашение на престол Пшемысла у Козьмы Пражского), англо-саксонской (приглашение вождем бриттов Вортигерном двух братьев-саксов Хенгиста и Хорсы).

Несмотря на значительные сходства легендарных сюжетов, фактические  реализация на практике общественного договора элиты и населения  выглядит по-разному. Для англосаксонских правителей королевская власть становится следующим этапом власти военных вождей, начиная с самых ранних судебников (конец VI в.), имеет особое положение которое с течением времени лишь упрочнятся. Иная ситуация складывается в Скандинавии, где юридическое положение конунгов продолжало исходить из старых еще племенных традиций и не имело закрепленного в законах статуса  вплоть до XII или XIII веков. Первые русские князья IX–X вв., подобно своим скандинавским родичам, имеют схожее положение: князья не являются субъектом права ни в Русской Правде времен Ярослава Мудрого, ни в последующих судебниках. Основным фактором такого отличия является форма экспансии, применительно к англосаксам это было крайне агрессивное массовое вторжение, сопровождавшиеся истреблением местных элит и переселением крестьянского населения. Скандинавы, находясь на своих территориях, даже при повышении своего статуса были вынуждены опираться на сложившиеся в регионе обычаи, уходившие корнями к племенной демократии. Входе завоеваний эпохи викингов, несмотря на массовость, большая часть экспедиций носила грабительский характер, и не преследовала целью массовые миграции, за исключением военной аристократии оседавшей на подконтрольных землях, и очень быстро вписываясь в социально-экономические условия местного феодального хозяйства.  Если же брать во внимание скандинавских колонистов на северо-востоке Англии в период существования области «Датского права», то в большинстве случаев имела место в целом мирная колонизация со сбалансированным расселением, приведшая впоследствии к довольно быстрой ассимиляции. Экспансия же норманнов на восток происходила по тем же принципам, с той лишь разницей, что первоначальной   целью был не грабеж или массовое переселение крестьянского населения, а обеспечение контроля на речных торговых путях. Скандинавы – русы были представлены в основном военной элитой, а также торговцами и ремесленниками и не были сопоставимы по численности  с местным славяно-финским населением. Такой расклад сил заставлял норманнов адаптироваться к местным условиям, вовлекая в экономические, а затем и политические отношения местную элиту, синтез которых в итоге и привел появлению древнерусской воинской аристократии и началу государственного строительства.

С конца VII  века в Скандинавии, как и в землях будущей Руси, выделяются несколько основных типов поселений. Традиционный сельский тип был представлен зачастую хуторами и лишь в Дании перемежался с крупными деревнями. Хутора объединялись в «гнезда» поселений вокруг главных усадеб, несших первичные административные и культовые функции [12, с. 202–208; 14, с. 50–86]. В Восточноевропейском регионе подобное происходило на примере деревень и городищ, осуществлявших как защитную функцию окружного значения, так и служивших для формирования торгово-ремесленной базы. В средневековой Швеции функцию административно-территориальных центров стали выполнять «сотни», также известные как туны [3, с. 74], вблизи которых обнаруживаются значительные захоронения племенной знати еще со времен эпохи Венделя. Именно на территориях тунов происходили местные сходы населения – тинги, в ходе которых население данных округов решало социальные, экономические и политические вопросы, а также оправляло религиозные ритуалы. В более поздний период туны носили характер племенных центров, свойственный для поздне племенной догосударственной организации общества. Академик Б.А. Рыбаков в своих исследованиях выявил аналогии подобного деления для Восточноевропейского региона, предположив, что селища, которые расположены вокруг огороженных поселений также объединялись в некие аналоги тунов, составлявших традиционное административное деление «сотню». Гнездо таких городищ от 5 до 10 составляли «тысячи» и являлись предтечами административных центров племенных союзов. Впоследствии такие гнезда поселений превращались в ранние города [11, с. 19–25; 7, с. С. 6–39]. В VII веке с началом разложения родоплеменных связей и выделением протофеодальной элиты в скандинавском регионе на землях будущей Руси возникают крупные межплеменные союзы со своими древнейшими городскими центрами. Для восточнославянского региона можно выделить следующие города из не датируемой части летописного свода: Новгород, Смоленск, Полоцк, Киев. Наиболее яркие параллели можно провести с центром племенного объединения свеев – Старой Упсалой (регион Свеаланд). Там также как и в большинстве древнерусских племенных центров осуществлялись социально-административные (тинг в Упсале и вече в городах Руси) и религиозные (наличие крупных языческих святилищ в Упсале, Киеве и Новгороде) функции. 

Параллельно с этим на территории Скандинавии начинают появляться новые типы поселений именуемых «husaby» [17, с. 119 и 128; 16 с. 94–96; 13, с. 513–515; 15, с. 516], которые являются, по сути, усадьбами напрямую подчиненными правителю – конунгу и управляемые его людьми.  Хусабю были предназначены для размещения конунгов и их дружин во время сбора дани (аналога полюдья) и перемещения по подконтрольным территориям.  На территории региона Свеаланда данный тип поселений напрямую связывается с упрочнением центральной власти и выделением королевского домена. Раскопки подобных усадеб вскрывают целый пласт захоронений аристократического типа [3, с. 76]. Значительное количество поселений с топонимами Hus(a)by зафиксировано на территориях Упсальского удела (Uppsalaöð), что в значительной степени соотносится с округой Киева времен правления Игоря и Ольги [3, с. 79]. На остальной территории региона Свеаланда, хусабю, наряду с тунами, базируются в каждой из административных сотен (херадов), зачастую располагаясь на границах недавно освоенных земель. Подобное размещение поселений внутри административных округов приводило к формированию на территориях двух разнородных типов власти: королевскую, с признаками государственного аппарата (хусабю) и местную, представленную бывшими племенными центрами (туны). Как и на Руси, в период норманской экспансии происходит наложение двух административных систем с разными центрами: центральной и местной. Развитие королевских усадеб как опорных пунктов центра говорит о стремлении более плотно контролировать подчиненные территории, осуществляя основные административно-хозяйственные функции. Переход к фактически прямому противостоянию двух систем, старой племенной и новой протофеодальной, является следствием начала сложения государственности и отказа от управления по средствам родоплеменной демократии (тинг) к военно-аристократическому правлению первых конунгов. С оформлением древнерусской элиты и переходу от осуществления контроля на ключевых точках торговых путей к территориальному расширению роль хусабю начинают выполнять погосты, также осуществляющие базирование княжеской дружины и сбор дани [4, с. 149]. Стоит добавить, что на Руси погосты в отличие от хусабю имели более широкий спектр функций помимо административных, являясь центрами ремесла и торговли. Это может быть связанно с их непосредственным происхождением от торгово-ремесленных факторий создаваемых скандинавами на торговых путях с Востоком.                                                                               К середине VIII века на территориях севера Восточной Европы, также как и в Скандинавии начинают возникать крупные полиэтнические торгово-ремесленные поселения. К примеру, археологические раскопки в Ладоге говорят о заметном сходстве хозяйственной деятельности поселения с Хедебю и другими торговыми центрами Скандинавии [5, с. 99–100].  Непосредственное сходство данных поселений прослеживается также с дружинными погостами, имевших схожий функционал [3, с. 78], совмещающий административные и торгово-производительные элементы. Степень развития ремесленного производства и артефактов, свидетельствующих о значительной доли внешней торговли, заставляет говорить о близости княжеских погостов к Бирке, Хедебю, Рибе и другим скандинавским протогородам [3, с. 77]. Основным отличием древнерусских погостов является их значительная вовлеченность в раннегородскую сеть поселений, осуществлявших экономический транзит между княжеским доменом в Киеве и балтийскими торговыми поселениями, прежде всего через Ладогу [6, с. 44–47].

Библиографический список

1. Авдусин Д. А. Происхождение древнерусских городов (по археологическим данным) // ВИ. 1980. № 12. С. 24 – 42.
2. Дьяконов И. М., Якобсон В. А. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы» и «империи»: Проблемы типологии // ВДИ. 1982. № 2. С. 3–16.
3. Мельникова Е.А. Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды / Под ред. Г.В. Глазыриной и Т.Н. Джаксон. — М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2011 — 476 с.
4. Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М. Наука. 1965 г. 476 с.
5. Кирпичников А. Н. Ладога и Ладожская волость в период раннего средневековья // Славяне и Русь (на материалах восточнославянских племен и Древней Руси). Киев, 1979. С. 99–100.
6. Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий / Г. Г. Литаврин, А. П. Новосельцев. М., 1989. 475 С.
7. Куза А. В. Большое городище у с. Горналь // Древнерусские города. М., 1981. С. 6–39.
8. Куза А. В. Социально-историческая типология древнерусских городов X–XIII вв. // Русский город. М., 1983. Вып. 6. С. 4 – 36.
9. Тихомиров М. Н. Древнерусские города. 2-е изд. М., 1956. 477 С.
10. Пашуто В. Т. О некоторых путях изучения древнерусского города // Города феодальной России. М., 1966. С. 93 – 98.
11. Русанова И. П., Тимощук Б. А. Гнездо славянских поселений у с. Черновка Черновицкой обл. // КСИА. 1984. Вып. 179. С. 19 – 25.
12. Ambrosiani В. Fornlämningar och bebyggelse. Uppsala, 1964. S. 202–208.
13. Androe C. G. Kungsgеråd (Sverige) // Ibid. 1964. B. IX. S. 513–515.
14. Hyenstrand Å. The Mälaren Area. Stockholm, 1981. S. 50–86.
15. Rasmussen P. Kungsgеråd (Denmark)// Ibid. 516 S.
16. Rosén J. Husaby // KLNM. 1962. B. VII. P. 94 – 96.
17. Steinnes A. Husabyar. Oslo, 1955. 276 P.