Чем явилась Сибирь для Зензинова? Какие вызовы она ему уготовила? Повлияла ли она на формирование его личности? Изменила ли его предвзятые суждения и установки? На эти и другие вопросы мы попытаемся дать ответы в нашей статье, основываясь на дискурс-анализе этнографических, мемуарных и художественных текстов В.М.Зензинова в методологической оптике «северности», в ее культурно-историческом аспекте. Здесь необходимо выделить несколько важных сторон:
- Отношения с политическим режимом. Модус принуждения, недобровольности, вынужденности пребывания в Сибири выявляет непременную социальную составляющую северного дискурса политссыльных. Сибирская ссылка – это важный и почти неизбежный ингредиент судьбы любого профессионального революционера. Это значимый факт его биографии, необходимый этап в его curriculum vitae. Сибирь оказывается для Зензинова символом стремления к свободе, символом протеста против существующего режима, важным звеном духовной родословной бунтарей разных времен. Это революционное генеалогическое древо выстраивается в текстах Зензинова исподволь: в начале своих воспоминаний «Пережитое» (1953) он ссылается на семейную легенду о том, что предками его матери Марии Алексеевны Корякиной были сосланные при Петре Великом в Сибирь буйные стрельцы [6, с.4], затем он неоднократно апеллирует к судьбам декабристов и, наконец, оказавшись в ссылке в Русском Устье и изучая его историю, обнаруживает, что его односельчане – это потомки тех, кто, спасаясь от тягостей ратной службы, еще при Иване Грозном на ботах вышли из России морем и двинулись на восток, осев в устье реки Индигирки среди местного населения [2, с.11], это те, кто, несмотря на полное тягот морское путешествие, предпочел остаться не порабощенным.
- Отношения с местным населением. Если изначально автохтонные народы, с которыми приходится иметь дело Зензинову, обозначаются через родовые имена (якуты, ламуты, юкагиры), а их отдельные представители либо остаются безымянными, либо получают привнесенные европейские наименования (так, якута-проводника он прозвал «Менелаем» за то, что тот своим лицом напомнил ему одного актера из оперетки «Прекрасная Елена» [6, с. 223]), то со временем появляются индивидуальные имена (Марья-эмяксин [4, c. 82], «Мой ямщик, тунгус Тута» [5, c. 72]), а отношения становятся личными («мои друзья юкагиры» [6, с. 223]). Любопытно, что свою первую якутскую собаку он назвал по-английски «Бой», а последнюю – на языке эвенов «Нена». Обезличенное окружение индивидуализируется, отчуждение уступает место интересу и симпатии к тем, кто рядом.
- Отношения с природой. Настоящая встреча Зензинова с якутской природой состоится во время второй ссылки (1910-1914) в Русское Устье. Зензиновым это поселение воспринимается как северная граница ойкумены: «оно <…> лежит на пределе человеческого жительства вообще — дальше идет ледяная пустыня Северного океана» [2, с.7] Здесь он сталкивается с природными испытаниями, характерными для этого края (холод, ветер, жестокие пурги, снежные завалы; печальное однообразие зимнего пейзажа, трудно переносимое в своей тоскливости темное время) [2, сс.9-10] Пейзаж в его текстах из сдержанно-овнешненного превращается во все более эмоционально насыщенный.
- Отношения с самим собой. Вместе с тем суровые климатические условия как таковые не оказались, как это можно было бы ожидать, для Зензинова тяжелым испытанием: борьба с внешними обстоятельствами оказалась развернутой внутрь. Вот это перемещение борьбы из внешнего плана во внутренний и оказывается для Зензинова самым ценным опытом, вынесенным из Сибири, а победа над собой – его главным якутским достоянием.
Подлинным испытанием для Зензинова оказывается одиночество: отсутствие культурного и духовно близкого ему окружения, невозможность поддерживать регулярное письменное общение с семьей и друзьями, оторванность от мира. Свою жизнь в Русском Устье Зензинов сравнивает с жизнью Робинзона Крузо [7, с. 705] И хотя он находился не на необитаемом острове, а среди людей, но, как пишет в своей рецензии на его книгу Е.Бакунина, «ощущение одиночества ими не разрешалось» [1, с. 271] Стратегия выживания, к которой в итоге приходит Зензинов: близкий контакт с природой, сосредоточение на своей внутренней жизни, сохранение присутствия духа [8, сс. 244-245]
Подводя итог, можно сказать, что физические обстоятельства жизни Зензинова в Якутии (вынужденное долговременное пребывание в непривычных северных условиях, суровость климата и природы, изоляция и одиночество) трансформировались исподволь и подчас незаметно для самого Зензинова, в приобретения иного порядка (исследовательские открытия, плодотворные уединенные размышления, поиски символов, утверждение духовной родословной, победа не только над внешними силами, но прежде всего над самим собой, обретение новых ценностей). Вызов, брошенный ему Якутией, обернулся бесценным духовным опытом, а ожидаемые потери – неожиданными обретениями.
Литература
- Бакунина Е. Владимир Зензинов. Le Chemin de l’Oubli. Paris, 1932. Иллюстрирован 18-ю фотогр. СС. 270-272. Числа – Р., 1933, №№7-8. – Сс. 270-272.
- Зензинов В. Старинные люди у холодного океана. – М.,
- Зензинов В. Из жизни революционера. — Париж, 1919.
- Зензинов В. Русское Устье (Изъ дневника ссыльного) // Современные записки, 1920, № 2. – Сс. 56-90.
- Зензинов В. Нена. (Из воспоминаний ) // Современные записки, 1922, №12. – Сс. 69-101.
- Зензинов В. Пережитое. — Нью-Йорк: изд-во им. А.П.Чехова, 1953
- Zenzinov V. With an exile in Arctic Siberia. The narrative of a Russian who was compelled to turn polar explorer for two years // The National Geographic Magazine. Washington, December 1924. Vol XLVI, N 6/ — Pp. 695-
- Zenzinov V. (en collaboration avec Isaac Don Lévine) . Le Chemin de l’Oubli. — Paris, 1932.
