В рассказе «Сон Макара» в пейзажной зарисовке, перед тем, как Макар с попиком войдут в дверь избы, где живет большой Тойон, Короленко использует ассонанс, повторение гласной в начале каждого предложения, то есть анафору, характерную для сказовой манеры, в том числе для устного народного творчества якутов:
«И в одном месте, на востоке, туманы стали светлее, точно воины, одетые в золото.
И потом туманы заколыхались, золотые воины наклонились долу.
И из-за них вышло солнце и стало на их золотистых хребтах и оглянуло равнину.
И равнина вся засияла невиданным, ослепительным светом.
И туманы торжественно поднялись огромным хороводом, разорвались на западе и, колеблясь, понеслись кверху.
И Макару казалось, что он слышит чудную песню. Это была как будто та самая, давно знакомая песня, которою земля каждый раз приветствует солнце»[2, с. 60].
Как еще в 50-е годы отметили авторы кандидатских диссертаций Е.К. Миксон[4] и Б.М. Белявская[1], у Короленко в «Записной книжке» содержится большое количество выписок из различных сочинений о Сибири, главным образом о Якутской области и о якутах, в том числе из трудов Миддендорфа («Путешествие на Север и Восток Сибири», 7 выпусков, 1860 –1878 гг.), Соловьева («О мифологии якутов»), Бетлингка (Якутская грамматика, словарь, якутские легенды, 3 выпуска) и другие. Интерес к этим источникам дополнил непосредственное общение с людьми, личное восприятие якутских песен, олонхо, о чем Короленко вспоминает в «Истории моего современника».
В рассказе «Сон Макара», как отмечает Б.М. Белявская, несомненно, есть и элементы якутского народного творчества, скорее всего олонхо. В олонхо подвиги героев – якутских богатырей совершаются не только на земле, но и под землей, и на небе, причем всегда побеждает в конечном счете справедливость. В мифологическом представлении якутов, а также и в олонхо существует три мира: верхний (небо), средний (земля) и нижний (преисподняя). Ведущей темой якутских олонхо является борьба доброго начала со злым. Причем, богатыри человеческого племени айыы олицетворяют созидательное, доброе начало, а мифические чудовища – богатыри абаасы воплощают в себе силу разрушения, злое начало, наносящее человеку только вред.
Таков стержень олонхо Эрэйдэх Буруйдах Эр-Соготох, с которым в Амге познакомился Короленко. Предания считают Эр-Соготоха родоначальником, первозданным богатырем якутского народа.
В своем рассказе Короленко, поддавшись очарованию якутских преданий, вознес Макара на высоту и дал ему возможность перед всевышним тойоном рассказать о своей тяжелой доле и доказать, что справедливости на земле не существует. Макар, конечно, не похож на сказочных богатырей олонхо, но в один момент, когда он в ответ на все упреки бога набрался смелости и силы и высказал перед ним всю видимую ему несправедливость – в это время он героически вырастает в богатыря, способного на любой подвиг за правду и искоренение зла.
Развеять тоску автобиографического повествователя в рассказе «Соколинец» может только, как его называет повествователь – «бог юрты» — могучий огонь. Обожествление огня в рассказе могло явиться под влиянием якутской действительности на писателя и общения автора с якутами. Нигде огонь не может быть так нужен, не может так радовать, как в Якутии – стране льда и стужи. Хотя нельзя со всей определенностью сказать, был ли знаком Короленко якутский дух огня – добрый старичок Хатан Тэбиэрийэ, но ясно, что автор относился к нему с уважением. Из отрывка «Религия якутов» в «Записной тетради» писателя явствует, что Короленко были знакомы Ар-Тойон, Кюбей Хотун, Юрюн Анги Тойон, Ыйень-ыяхсыт, которую Короленко называет божеством плодородия, так называемой якутской Церерой[6] (в именах божеств сохранена орфография В.Г. Короленко – О.И.).
В рассказе «Ат-Даван» Короленко описывает ямщиков, расположившихся у камелька. Один из них поет заунывную песню. «Из горла его лились, примешиваясь к шипению и треску пламени, странные, то протяжные, то истерически-порывистые – звуки. Это была якутская песня-импровизация, — песня, в которой только привычное ухо может уловить признаки своеобразной гармонии»[2, с. 280]. Писателя удивляет эта песня, непохожая на те, что он слышал раньше. Он отмечает, что «есть своя доля красоты и в этом диком гортанном прерывистом завывании, похожем то на плач, то на шум ветра в диком ущелье…»[2, с.280]. Короленко понимал по-якутски, отмечает Н.П. Канаев, и свободно разговаривал с якутами. Для Короленко был характерен взгляд на якутское искусство как на выражение духовного содержания нации. Якутская песня является отражением горестного состояния души якута. Ведущая нота якутской поэзии (печаль) влияет на тональность произведений Короленко, определяющим настроением которых является тихая грусть.
Своеобразно объясняет Короленко происхождение гипербол в якутских песнях. Он пишет: «От севера же, от пугливого морозного воздуха, в котором треск льдины вырастает в пушечный выстрел, а падение ничтожного камня гремит, как обвал, — песня приобретала пугливую наклонность к чудовищным гиперболам, к гигантским устрашающим преувеличениям»[2, с. 281].
Представляет также несомненный интерес высказывание Короленко в «Истории моего современника» об олонхо. Он отмечает, что олонхо – это не записанная поэма. Оно рождается, создается в процессе исполнения и в этом своеобразие его бытования. «В якутской поэзии, — подчеркивает Короленко, — … есть то, чего у нас нет, — много непосредственности. Якут сразу выливает свои ощущения, без затруднения находя для них и рифмы и своеобразный ритм…»[3, с. 347]. Далее, касаясь сцены исполнения олонхо, Короленко там же пишет: «Якуты часто садятся у камелька и, уставив глаза на огонь, слушают длинную импровизацию, целые поэмы… Иные поэмы можно петь несколько вечеров подряд, и их слушают все с тем же захватывающим вниманием». Здесь же Короленко говорит о богатых изобразительных возможностях якутского языка. Когда, например, описывается покос, то дается, пишет он, «описание всех кочек разных форм: кочки с круглыми головами, кочки с головами остроконечными, и для каждой формы есть особое существительное»[3, с. 344-345].
Интерес к якутскому фольклору Короленко продолжал проявлять и впоследствии, по возвращении из ссылки. Во многих своих письмах, адресованных Т.А.Афанасьевой, он просит записать для него якутские песни и олонхо и переслать их незамедлительно. В письме от 5 октября 1885 г. из Нижнего Новгорода Короленко пишет: «Не могу теперь себе простить той лени, которая мне помешала собрать якутские сказки и песни. Будьте добры, передайте моим товарищам (т.е. О.В. Аптекману и Тютчеву – О.И.) просьбу: записать и переслать хоть несколько таких песен, сказок и особенно – о завоевании русскими. В этом вы, Татьяна Андреевна, можете очень и очень помочь им: заставьте как-нибудь вечерком Осипа Васильевича записать «олонхо» по вашему переводу. Буду вам очень благодарен»[5].
Героиня рассказа «Марусина заимка» Маруся мечтает о настоящем венчании. Она хочет жить, возделывая свой огородик, мирной крестьянской жизнью. Живя вдали от родных мест, она создала свой уголок, где на всем «лежала печать Маруси, ее личности и ее родины»[2, с. 326]. Это человек с надломленной судьбой, и Короленко сравнивает ее с искривленной лиственницей: «У выхода из лесу, на самой опушке, взгляд мой остановила странная молодая лиственница. Несколько лет назад деревцо, очевидно, подверглось какому-то нападению: вероятно, какой-нибудь враг положил свои личинки в сердцевину, — и рост дерева извратился: оно погнулось дугой, исказилось. Но затем, после нескольких лет борьбы, тонкий ствол опять выпрямился, и дальнейший рост шел уже безукоризненно в прежнем направлении: внизу опадали усохшие ветки и сучья, а вверху, над изгибом буйно и красиво разрослась корона густой зелени»[2, с. 338]. Так и Марья хочет забыть, зачеркнуть темную полосу своей жизни, и зажить, как все.
Лиственница считается Древом Мира у народов Сибири и может использоваться в траурных церемониях как символ возрождения [7, с.198]. Склонно к уподоблению человека образам природы якутское сознание. Таково, например, описание облика богатыря Кёмюс Кыырыктай в олонхо «Могучий Эр Соготох»: «…бёдра его – как крепкие лиственницы, голени его – как окорённые лиственницы, предплечья его – как очищенные лиственницы – [такой] человек оказывается» [9, с.161]. В этом же олонхо заплаканные глаза героини сравниваются с дождевой тучей [9, с. 217]. Короленко был знаком с содержанием олонхо об Эр Соготохе. Подтверждение этому мы находим в «Истории моего современника», где он пишет: «Мне помнится, между прочим, длинная поэма о человеке, который называется «Эрейдах-бурейдах, эр соготох», — по-русски это было бы нечто вроде «приключения одинокого бобыля»» [3, с. 345].
Таким образом, фольклорное начало в произведениях В.Г. Короленко органически сливается с реально-событийным и конкретно-историческим. Фольклор в рассказах выполняет разнообразные идейные, эстетические, композиционные функции и подвергается определённой трансформации в соответствии с творческим замыслом.
Литература
- Белявская Б.М. В.Г. Короленко в Якутии: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М.,1957.
- Короленко В.Г. Собрание сочинений: В 6 т. Т.1. – М.: Правда,1971.
- Короленко В.Г. Собрание сочинений: В 5 т. Т.5. – Л.: Худож.лит., 1989.
- Миксон Е.К. Короленко и народное творчество: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Харьков, 1954.
- Национальный архив РС(Я). Ф.55, оп.1, д.4.
- ОР РГБ Кор.3/112, л.47-48. В.Г. Короленко. Записная тетрадь «Отрывки, наблюдения, заметки». 1884. Амг. слобода. Отрывок «Религия якутов».
- Тресиддер Дж. Словарь символов/ Пер. с англ. С. Палько. М.:ФАИР-ПРЕСС, 2001.
- Фолимонов С.С. Фольклор уральских казаков в творчестве В.Г. Короленко. Дис. …канд. филол. наук. – Саратов, 2004.
- Якутский героический эпос. «Могучий Эр Соготох». – Новосибирск: Наука, 1996.
